80 годовщине Победы в Великой Отечественной войне посвящается…

Великая Отечественная война пришла в каждый дом, о боевом и трудовом пути своих близких родственников в годы войны знает каждый житель нашей страны.

Мы помним о тех событиях, чтобы не забывать цену, которую заплатили люди за свободу. Помня о несчастьях, которые принесла война, мы доказываем, что жертвы во имя мира были не зря. Понимание ценности мирного времени стало возможным только благодаря мужеству советского народа в годы войны.

Мы хотим вам представить воспоминания Леонтия Николаевича Филатова, человека, который всю жизнь посвятил энергетике Архангельской области, 18 лет был председателем первичной профсоюзной организации «Архэнерго». В преддверии 80 годовщины Победы в Великой Отечественной войне нам удалось пообщаться с ним в неформальной обстановке, более трех часов он делился воспоминаниями своего детства о военном времени.

- Леонтий Николаевич, расскажите, откуда Вы родом? Где учились? Как начинали свой трудовой путь в энергетике?

- Мне 87 лет, я родился 1 ноября 1906 года в Ивановской области, город Юрьевец.  Жил и учился в Ивановской области, затем отслужил три года в армии в Грузии. В 1965 году поступил в Ивановский энергетический институт. Средний балл по диплому у меня был высокий - 4,26, стоял я в самом начале списка на распределение, а это позволяло мне выбрать свое будущее место работы. Мне очень хотелось применить все полученные в институте знания, послужить стране. К окончанию института у меня уже была жена и ребенок, и для нас встал вопрос с жильем. В Архангельске тогда нужны были работники на строящуюся ТЭЦ, приезжим специалистам предоставлялись квартиры. Вот и поехали мы сюда, на север. Так, в августе 1970 году я стал работать в котельном цехе, затем в котлотурбинном цехе Архангельской ТЭЦ, в 1977 году перешел на работу в «Архэнерго» в теплотехническую службу инженером по котельному и топливно-транспортному оборудованию, позже - инженером производственно-технического отдела. Отработав 32 года в энергосистеме Архангельской области, вышел на пенсию.

- Когда началась война вам не было и 4-х лет. Помните ли вы что происходило в первые дни войны? Как изменилась жизнь вашей семьи и других жителей города?

- Как объявили войну, все вокруг словно прониклись одним горем, общим несчастьем, прекратились праздники, любые застолья, мужчин стали забирать на фронт. Мой отец – Филатов Николай Иванович 1907 г.р. – был призван на войну осенью 1941 года. Четверо детей, среди которых я был младший, остались с матерью. Все были очень обеспокоены, что будет с нами дальше?

День, когда отец уходил на войну, я запомнил. Жили мы в средней полосе в городе Юрьевец, Ивановской области. Обычно из детского сада меня забирал брат или мать. Но тогда за мной пришел двоюродный брат. Он-то и сообщил мне, что все ушли провожать отца в армию. Домой мать вернулась, плача навзрыд. Позже я узнал, что моя бабушка, провожая отца, дала ему освященное в церкви льняное полотенце: «Это, Николай, тебе мое благословение. Носи его всегда с собой». Отец мой с материнским оберегом не расставался и всю войну бережно хранил его.

Сначала отца и других новобранцев повезли на учебный полигон в соседнюю область, где они недели две обучались работе с оружием, технике боя. Затем солдат посадили в железнодорожный состав и перевезли, куда везут – не сообщали.

- А письма с фронта от отца приходили? О чем он писал семье?

- Первое письмо от отца мы получили из г. Мурманск, где они защищали пограничные рубежи на случай высадки вражеского десанта с моря или по воздуху. Лишнего ничего не напишешь в письме, все замарывали… Все свои письма к матери после войны отец сжег. «Я, - говорит, - теперь здесь. Так зачем вы будете мои исповеди читать?»

Потом, когда отец уже вернулся с войны, он рассказал, что Мурманск был пустой, все жители переселены. Немцы могли взять Мурманск без сопротивления, и немецкие самолеты бомбили город сильно и регулярно.

Наши заехали, вырыли землянки, стали жить и охранять склады с оружием и продовольствием для подводных лодок. Из вооружения у них были только винтовки Мосина образца 1892 года, позднее появилась зенитная батарея. На самой высокой точке, откуда было видно город и всю гавань, установили наблюдательный пост, казармы наоборот были в низине чуть поодаль от города. На посту дежурили по двое.

В случае высадки десанта посыльный должен был тут же сообщить командованию о надвигающейся угрозе. Пост был не защищен. Мелкий окопчик, выбитый из камня, находился на голой сопке и постоянно обстреливался немцами, как и порт Мурманска. Спрятаться было некуда. Также на русских солдат для устрашения кидали бочки с выбитым днищем, которые падали с жутким воем.

Как-то раз стоял на посту мой отец с напарником. Началась бомбежка, второй боец сказал, что пойдет в казармы – там, мол, хоть окопы есть, можно укрыться. «Ну иди, - сказал отец. – Чего нам тут вдвоем погибать?» Сутки прошли, а отца никто не идет менять…

Но немцы бомбили везде. Так этот его напарник как раз и погиб на территории воинской части от бомбы. Нашел свою смерть там, где искал спасения.

- Были ли ранения у вашего отца и при каких обстоятельствах это происходило?

- Через несколько месяцев подразделение, где служил отец, снова погрузили в железнодорожный состав, выдали еще по шесть обойм патронов и повезли. Куда – рядовым солдатам не сообщалось.

Просто высадили где-то в лесу среди ночи, построили два батальона и пошли. Идут они, на дереве висит немецкое радио и вещает: «Батальон такой-то наступает в таком-то направлении». Один из офицеров сбил это радио. Но все понимали – враг уже знает о подходе русских и готовится ударить в полную силу.

Вывели солдат на какой-то пустырь и велели удерживать позицию. Из вооружения у них только винтовки. Окопаться не успели, да и нечем - лопат нет, да и земля уже мерзлая. Тут немцы стали обстреливать их из других артиллерийских орудий. Солдаты залегли на землю. Команд никаких не поступало. Спрятаться было негде. Откуда стреляли немцы, не видно. И такая «мясорубка» продолжалась двое суток, пока не перебили почти всех. Мой отец был ранен в спину, в ногу, в ягодицу. Перевязался материнским полотенцем и лежал 2 суток среди убитых бойцов, только на Всевышнего уповал. Потом приполз к ним сержант, собрал тех, кто может самостоятельно идти, и приказал уходить. Поднялось лишь 13 человек из двух батальонов – а это около 500 человек. Отца привезли в госпиталь, перевязали. Но тогда считалось так: если можешь держать штык, ты - боевая единица. И снова отправили на передовую.

- А было ли что-то, что помогало отцу на фронте выжить?

- Тяжелые военные условия заставляли хорошо работать смекалку. Был у отца в отделении среди солдат один умелец. Он нашел где-то лист железа и смастерил переносную печку, которая умещалась в вещмешок. Солдаты его отделения обсушивались и умудрялись вскипятить себе воды, которую набирали в том же болоте. И потом после смены дислокации брали ее с собой.

Питались очень плохо. Рацион красноармейца состоял из двух сухарей в день. И больше ничего – ни чаю, никакого даже приварка… Отец мой съедал один сухарь утром, а второй приберегал на вечер.

Вообще на войне хорошо понимаешь, что такое настоящий голод. Отец говорил, если лошадь у них гибла, через пять минут от нее ничего не оставалось кроме шкуры. Мясо расхватают и едят прямо сырым. С двух-то сухарей ведь не много напрыгаешь…

- Но мы понимаем, если солдаты постоянно недоедают, то болезни не заставят себя ждать?

- На войне народу гибло много не только от пуль, но и от заболеваний, отравлений, недоедания, переохлаждения, изнурительной работы. Санитарных условий никаких, а о бане они только мечтали, насекомые досаждали ужасно. Вот и гибли один за другим. Отец рассказывал, у него на фронте появилась куриная слепота. Как сумерки или ночь – ничего не видел. Доложил об этом командиру роты. Тот решил проверить бойца. «Давай, пошли», - говорит.

Отец шагает, оступается, хватается за шинель командира и, в конце концов, падает в воронку с водой. Только тогда ротный поверил. Отправили Николая в госпиталь. Там хоть подкормили, кроме хлеба давали щи. В лазарете боец пробыл две недели и обратно – на передовую.

- Леонтий Николаевич, а как относились к пехоте на войне?

- Пехота вообще считалась на войне как бы рабочей лошадкой. «Другой раз,- говорил отец, - освободим какую-нибудь территорию, деревню, а нам и ночевать негде – дома все забиты танкистами, артиллеристами, штабными офицерами. Рядовые пехотинцы опять где-нибудь в сарае ютятся».

- А Николай все войну служил только в пехоте? Или его повышали в звании?

- При переформировании отца определили в минометчики. Минометный расчет состоял из трех человек. При передвижениях один нес на себе чугунную плиту весом 42 кг, другой тащил ствол и прицел, а третий - два ящика с минами. Все таскали на себе. «Как нагрузишь на спину плиту эту от миномета, так уж из вещмешка все выкидываешь, - вспоминал отец. - Кроме полотенца материнского да котелка у меня ничего не было».

Так как отец был минометчиком (это орудие стреляет не очень далеко), то в сражениях он находился непосредственно на передовой и вскоре снова был ранен. Опять его подлечили в госпитале. И снова на передовую. Определили его теперь в пулеметчики. Боевой расчет пулемета «Максим» – два человека.

- Были ли случаи, когда ваш отец чудом остался жив?

- Один случай я уже рассказывал, когда отец двое суток лежал среди убитых бойцов. И еще как-то в очередном бою лежали они с напарником между шпал железнодорожной насыпи. Вокруг пули свистят. Еще в самом начале сражения напарника убило наповал – он только выдохнул и безжизненно обмяк. А Николая опять Бог миловал – только осколочные ранения, но жив остался, хотя находился вплотную к напарнику. Отец считал, что это материнский оберег его спас.

- Были ли серьезные ранения у отца и при каких обстоятельствах он их получил?

Однажды, в начале 1944 года, перебираясь из окопа в окоп с завтраком для своего отделения в термосе, он получил сильное ранение от снайпера в левую руку чуть ниже плеча. Рука у него была перебита начисто. Хорошо, что сразу оказали первую помощь, перетянули руку жгутом и быстро отправили в госпиталь. Врачи только посмотрели и однозначно заявили – руку надо отнимать, иначе не выжить. «Я

руки не дам! – закричал Николай. - Что хотите делайте, а руку не дам!» «Ну тогда терпи – будем скоблить и составлять кость по частям. А выживешь или нет – это уж как Бог даст». Принесли ему стакан спирта.

Он этот стакан выпил и смотрел как режут руку со всех сторон, ковыряют там, осколки выгребают, вычищают все. Потом он долго ходил в гипсе. Рана постоянно гноилась. В ней завелись черви. И от них у Николая постоянно был дикий, нестерпимый зуд. Он начал расковыривать гипс и вытаскивать червей. Врач заметил и пригрозил: «Ты что хочешь, чтобы тебя симулянтом посчитали?» Потом врач ему объяснил, что эти черви Николая спасли – они выели все больные участки ткани.

- Вы помните день, когда отец вернулся домой?

- В апреле 1944 года отец весь израненный вернулся домой. До родного города от ближайшей железнодорожной станции за 60 км добирался пешком двое суток. Автобусы ведь тогда не ходили. Хорошо какая-то женщина подвезла на лошади, а то бы и за двое суток не добрался.

Помню, в тот же день к нам наведалась глава уличного комитета с допросом - кто это у нас сегодня был? Мать объяснила, что муж с войны пришел. Не дезертировал с фронта, а по ранению демобилизован. Вот такая система была… На следующий день утром отец пошел отметиться в военкомат и в поликлинику.

А там говорят: «Бинтов нет. Перевязывай дома чем хочешь. Вот тебе рецепт на ихтиоловую мазь». А у него еще на фронте язва желудка развилась. От желудка ему прописали чайную соду и выписали рецепт на 25 граммов, только и всего. Ну и стал он перевязываться дома, периодически приходя на осмотр в поликлинику.

- Чем помогали семье в военное время? Какие у вас были обязанности?

- В 4 утра помню мама меня будила и отправляла за хлебом, я бежал и занимал очередь. Орудовали карманники, и на куртке у меня был пришит специальный потайной карман для хлебных каточек. Как сейчас помню детям было положено 200 гр., иждивенцам – 300 гр., рабочим - 700 гр. Летом все дети помогали родителям – собирали в лесу грибы и ягоды. Летом ходили на рыбалку, если удастся поймать рыбу – сварим уху. Дети грядки пололи, полы мыли. Самым любимым блюдом была картошка в мундире.  А поутру пойдешь в школу – берешь с собой несколько морковин и вместо завтрака их там съешь.

- Чем отец занимался после службы и где встретил День Победы?

- Его взяли на ту же работу, одна рука у него не действовала, а вторая была работоспособна. Трудился капитаном катера на сплаве леса по Волге. Через шесть месяцев была перекомиссия и его оставили на долечивание еще на полгода.

На очередной медкомиссии в апреле 1945 уже было понятно, что война заканчивается. И врачи сказали – нечего тебе на фронте делать с такой рукой. Так и закончилась война для Николая. А уже через месяц и для всех. День Победы я хорошо помню. На улице совершенно незнакомые люди обнимались, поздравляли друг друга, кричали «С победой! С победой! Война кончилась!» Кто плакал, кто смеялся...

- Какой наградой ваш отец гордился и дорожил?

- Из всех своих наград отец больше всего ценил медаль «За оборону Ленинграда», считал ее самой заслуженной. Отец рассказывал про переформирование и передислокацию войск, о том, как привели их на какое-то болото на Ленинградском фронте. Немцы засели на горе, а русские – в низине. Здесь жили они в шалашах, под ногами – по колено воды. На болоте были проложены жерди, доски, по которым ходили.

Днем позицию из орудий обстреливали немцы. Ночью солдаты частенько не спали, а строили дорогу, чтобы обеспечить к этому месту проезд техники. Ходили с бревнами в тыл за 3-5 км. По двадцать человек становились под бревно и несли его на плечах.

Потом, когда дорогу достроили (это уже ближе к освобождению Ленинграда), по ней пришли наши «Катюши» и дали залп. А пехоте была команда «Вперед! В атаку!»… Какое вперед?! Они ноги-то еле тащат. Но залп из орудий дал хороший результат – немцы были разбиты!

Остальные были юбилейные награды. Награждать стали в основном в конце войны, когда начали появляться успехи.

- А если солдат как-то провинился на войне? Что его ждало?

- В штрафбат отдавали... Отец рассказывал, как после очередного марш-броска более, чем на 30 км во всем обмундировании и со снаряжением бойцы очень устали. Но как только дошли, заняли имеющиеся позиции, встали в дозор. Тут начала разыгрываться метель, резко похолодало до -15 градусов. Отец был командиром отделения. Так он всю ночь ходил от поста к посту и будил солдат, у которых от усталости и недосыпа закрывались глаза. На утро стало ясно – много людей померзло насмерть, еще того больше обморозилось. За то, что не смогли сохранить личный состав, командира роты и командира батальона отдали в штрафбат.

- Когда Вы беседовали с отцом о войне, о чем его спрашивали? Что было Вам, как ребенку, интересно узнать? Какие вопросы вы ему задавали?

- Много чего спрашивал, но отец на все вопросы о войне всегда отвечал правдиво и без прикрас. Помню, я его спрашивал: «Ты чего больше всего боялся на войне?» «Чтобы немцы не утащили», - его ответ. Народу пропадало много. Вот стоял часовой на посту. Наутро нет часового. Немецкие разведчики тоже действовали четко, незаметно. В воинской части пропавших солдат тут же объявляли перебежчиками, врагами народа. Их семьи лишалась материальной помощи за погибших. Словом, за нас отец переживал и боялся. Его семья заставляла жить и верить, что впереди рано или поздно ждет светлое будущее!

Фото Селезневой Анны, апрель 2025 года